Относительность защитных приспособлений

Такие яркие примеры защитных приспособлений, как гусеница пяденицы, в точности имитирующая форму обломанной ветки, как описанная Уоллесом малайская бабочка каллима, воспроизводящая до мельчайших подробностей форму и окраску засохшего листа со всеми его жилками и даже с пятнышками грибной плесени, как безоружная муха, своей внешней формой, расцветкой и угрожающими движениями брюшка «подражающая» жалоносной осе, и так далее, могут показаться проявлением какой-то предустановленной целесообразности в органическом мире, свидетельствующей о существовании мудрого и всеблагого творца вселенной.

Недаром многие учёные додарвиновского периода видели в изучении природы, и в частности в наблюдениях над миром насекомых, «естественный и усладительный путь к великим истинам религии», и недаром один из позднейших антидарвинцстов недоумевал, почему собственно сторонники Дарвина ссылаются на явления приспособленности при изложении теории эволюции, тогда как эти же самые примеры скорее могли бы быть истолкованы в пользу постоянства видов, при котором «всякое изменение, выходящее за пределы положенного, карается смертью», настолько хорошо, судя по этим примерам, каждый организм прилажен к условиям своего существования.

Посмотрим, действительно ли это так, действительно ли приспособленность организмов является выражением такой «предустановленной целесообразности».

Прежде всего мы видим, что как ни многочисленны примеры очень совершенных защитных приспособлений, хотя был мире насекомых, однако далеко не все виды обладают ими в одинаковой степени. Наряду с насекомыми, в точности копирующими сухой лист со всеми его деталями, существует и много других, которые только по общему тону окраски подходят к фону сухой листвы, но могут быть обнаружены здесь при более внимательных поисках.

Но и совершенная и менее совершенная покровительственная окраска теряет своё покровительственное значение при изменении обычной обстановки или при выходе из неё (когда, например, тёмно-окрашенные лесные бабочки вместо древесных стволов усаживаются на светлые известняковые скалы или на выбеленные стены построек).

И наконец, самая совершенная покровительственная окраска или охранительное сходство не могут гарантировать их носителей от гибели. Стоит вспомнить такое огромное количество насекомоядных птиц, которые питаются и выкармливают своих птенцов именно этими «невидимками», потому что насекомые, хорошо заметные по своей яркой окраске, оказываются, как мы видели, несъедобными.

Наряду с совершенством покровительственной окраски или охранительного сходства у насекомых, у насекомоядных птиц в процессе естественного отбора выработалась исключительная острота зрения, позволяющая им находить и очень малозаметную добычу.

Следовательно, покровительственная окраска — это не сказочная шапка-невидимка, обеспечивающая своему носителю полную безопасность; значение её сводится к тому, что среди обладающих ею насекомых оказывается все-таки достаточное количество особей, которые остаются незамеченными, сохраняют свою жизнь, могут оставить после себя потомство и таким образом продолжить существование данного вида среди подстерегающих его со всех сторон опасностей.

Точно так же, говоря о «несъедобности» видов, носящих предупреждающую окраску, мы ставим это слово в кавычках, указывая на условность такого обозначения. Мохнатых гусениц огромное большинство насекомоядных птиц не трогает, но их поедают кукушка, иволга и живущая в болотистых зарослях цапля выпь.

Мы легко узнаем кукушек по голосу и можем убедиться, что встречаются они в лесу только одиночными экземплярами, на большом расстоянии друг от друга, и, следовательно, далеко не так часто, как славки, горихвостки, трясогузки и прочие насекомоядные птицы. Не так часто попадается в лесах и иволга — красивая жёлтая птица с характерным флейтовым голосом, звучащим и в данном ей названии, и ещё реже приходится увидеть в природе выпь.

Мохнатый покров гусениц вместе с их предостерегающей окраской не может спасти их от всех врагов, но при наличных условиях — пока их поедают только немногие виды наших птиц и пока эти птицы в природе немногочисленны — этот покров служит достаточно хорошим защитным приспособлением; правда, оно не может сохранить жизнь каждой отдельной гусеницы, скажем, непарного шелкопряда, но обеспечивает существование этого вида в природе.

Возьмём другой пример.

Казалось бы, грозное жало пчёл и ос и их легко запоминающийся внешний вид служат для этих насекомых достаточно хорошей защитой. Однако на юге красивые золотистые щурки производят иногда крупные опустошения на пасеках, поедая пчёл; там же встречается и особый вид сокола — осоед, питающийся преимущественно также жалоносными перепончатокрылыми. Мало того, наши обыкновенные жабы без заметного вреда для себя поедают самых разнообразных «несъедобных» насекомых, в том числе и пчёл (поставьте опыт над жабами в террариуме).

Однако из этого совсем не следует, что жало не имеет значения для сохранения видовой жизни ос или пчёл: из пернатого мира на них охотятся только единичные виды (и то ограниченные более южными районами), а жабы, хотя и широко распространены, не могут играть здесь значительной роли в качестве отбирающего фактора, так как пчелы летают по цветам в дневные часы и преимущественно в ясную погоду, а жабы неуклюже прыгают или карабкаются по земле и выходят на добычу ночью или в сырую погоду, когда пчелы прячутся в ульях.

Отсюда ясна и несостоятельность возражений антидарвинистов, отвергавших приспособительное значение мимикрии на том основании, что и жалоносные «модели» не застрахованы от нападения птиц. «Что же выигрывают сезии (бабочки-стеклянницы) своим подражанием чуждым формам? Не все ли равно насекомому, какой птицей быть съеденным — бабочкоядной или пчелоядной?» — победоносно вопрошал российский антидарвинист Данилевский, с которым в своё время пришлось вести полемику К. А. Тимирязеву.

А через 37 лет тот же самый довод повторил и академик Л. С. Берг. Конечно, той бабочке-стекляннице или пчеловидной мухе, которую ухватила щурка, мало утешительно, что она погибает не от просто насекомоядной, а от пчелоядной птицы, но вопрос стоит не о жизни данной отдельной особи, а о видовой жизни, то есть о существовании вида в целом, а для этого далеко не все равно, подвергается ли он нападению со стороны всех насекомоядных птиц или же его наряду с настоящими пчёлами и осами будут преследовать только щурки или осоеды.

Вспомним далее «несъедобность» гусениц капустницы, которые в некоторые годы процентов на 80–90 погибают от заражения личинками наездника-апантелеса.

Но хотя предостерегающая окраска и неприятный для птиц вкус гусениц не защищают их от наездника, однако мы не можем признать эти приспособления бесполезными для существования вида: ясно, что без них уцелевшие от наездников гусеницы подверглись бы нападению птиц и капустница могла бы оказаться совершенно истреблённой.

Не следует, наконец, забывать и того, что немало «несъедобных» насекомых погибает и от клювов молодых и ещё не имеющих жизненного опыта птиц. Однако именно ценой такой «искупительной жертвы» вся остальная масса носителей предупреждающей окраски оказывается уже в значительной мере застрахованной от нападения птиц и вид в целом продолжает процветать.

Так непосредственные наблюдения над миром насекомых обнаруживают перед нами и огромное значение их защитных приспособлений для сохранения видовой жизни и вместе с тем относительность этих приспособлений, разбивающую старые представления об «изначальной целесообразности» в природе.

Выражаясь словами К. А. Тимирязева: «Причина совершенства органического мира заключается в его скрытом несовершенстве, так как едва ли можно назвать совершенством гибель миллиардов существ для сохранения одного».